Фото: Р.Мангасарян
Занял денег у коллег, чтобы вернуть все до копейки за недельную командировку в Армению, и написал то, что видел и как оно было. Гонорары за материалы о последствиях трагедии 7 декабря 1988 года, которые тогда публиковал в разных изданиях, просил перечислять в фонд помощи жертвам землетрясения на конкретные счета в Ереване.
Под катом – фрагменты из моих репортажей того времени, которые специально отыскал среди хранящихся у меня газет. Набираю текст и вспоминаю, чувства захлестывают…
На всю державу ни одной обученной дворняги
«Армения. Многострадальный народ, многострадальная земля. Еще одна беда сломала твой покой, ворвалась в мирные дома, детские сады, школы, больницы, траурными лентами обвила флаги и автомашины, - эти строчки из моего отчета в популярной тогда во всем Советском Союзе латвийской «Молодежки». – Горько. И вместе с тем в эти страшные дни Армения не осталась одинокой в своем горе. Десятки стран, как и все наши союзные республики, откликнулись на беду. И пусть приходят в Ереван поздравительные телеграммы вместе с вагонами, заполненными никому ненужным грязным тряпьем. На фоне деяний некоторых нелюдей лишь четче, с благодарностью воспринимаешь огромные добрые ладони, протянутые со всего мира к клочку каменистой земли. Протянутые, чтобы поддержать и утешить.
Неделю вместе с фотокорреспондентом Интсом Калниньшем мы провели в Армении: Спитак, Ленинакан, горные села, вернее, названия, оставшиеся от них, - Налбанд, Хнкоян, Шенаван… Десятки таких деревушек, как и города Спитак, Ленинакан, Степанаван, Кировакан, известны, пожалуй, теперь во всем мире. Их названия произносятся на многих языках планеты с болью.
В эти дни аэропорты Армении работали с нагрузкой, превышающей многие допустимые пределы. До районов бедствия мы добирались или попутными вертолетами, или самолетами, или машинами, или попросту, случалось, шли пешком.
Ленинакан. Ереванское шоссе. Пятиэтажки камуфлируют то, что осталось от бывших многоэтажных кварталов. Руины. Кое-где из-под них выбивается дым: значит, в глубине обрушившихся махин бушует вдобавок и огонь.»
«Трудно описывать увиденное, бесполезно пытаться до конца представить размах мгновенной катастрофы. Был город, и в считанные минуты его не стало, - это строчки из другого моего материала в вечерней газете «Ригас Балсс» («Голос Риги») тоже от 22 декабря 1988 года. – Разрушены не только многоэтажные, но даже одноэтажные дома (спустя 30 лет, уже в нынешнее время, напишут, что мощность подземных толчков была сопоставима с десятью атомными бомбами, такими, какими США разбомбили Хиросиму и Нагасаки). Костры и обездоленные люди вокруг них. Гробы, гробы, гробы повсюду, полощущееся на ветру никому уже не нужное белье, разлетающиеся по развалинам семейные фотографии, часы на остове сохранившейся стены, стрелки которых навсегда застыли на одиннадцати часах тридцати семи минутах по местному времени… Люди не только у костров, люди на многочисленных развалинах, пытающиеся разобрать эти бетонные кладбища с надеждой хотя бы отыскать тела родных и близких…»
«Люди в первые несколько суток не уходят от завалов, отказываются эвакуироваться, раздирают в кровь руки, ранясь об острые края бетонных надгробий, пытаясь докопаться до своих, мертвых или живых. Взывают к иностранным командам с собаками, взывают к работникам штаба, чтобы допроситься мощной техники. Но не подошла она еще в достаточных количествах, хорошо, если на завале работает хотя бы один кран. И это – на пятые-шестые сутки после трагедии! А счет для заживо погребенных идет даже не на дни и часы, а на секунды! - так рассказывал я о трагедии в газете «Советская молодежь». - Собаки? Их мало, и они устают. На всю нашу державу не нашлось ни одной отечественной обученной дворняги. После двух-трех часов работы у животных нарушается острота обоняния, его сбивает и запах мертвечины, распространяющийся кое-где из-под завалов.
Не устают, пожалуй, только люди, как сомнамбулы, копошащиеся на остовах зданий.»
Чудесное спасение и горечь от бессилия
«Много удивительных историй довелось здесь услышать. К примеру, как остались живы мать и двое ее детишек: трехлетний мальчик и восьмимесячная дочь. Их нашли после двух суток, заваленных плитой и шкафом. В образовавшемся уголке женщина, повинуясь животворному материнскому инстинкту, не дала угаснуть жизни. Здоровой рукой (одна оставалась под бетонным прессом) она поддерживала малышку, кормила ее грудью, а для сына умудрилась зубами вскрыть крышку на банке с компотом, оказавшейся под ногами…
Были и рассказы, которые не хочется приводить. Наряду с теми, кто безвозмездно, без сна и отдыха, трудился на развалинах, расчищал, вызволял, доставлял, оперировал, - находились и нелюди, пользующиеся неразберихой, чтобы набить свои карманы, обворовать трупы. Мародеров задерживали и охраняли от разгневанных людей.
Много вопросов возникало у иностранцев, которые не могли понять нашу всеобщую дезорганизованность, административные дрязги, выяснение, кто кому должен подчиняться, когда необходимо было делать главное – спасать тех, кого еще можно было найти и спасти.
Когда мы летели в Армению одним из учебных самолетов АН-24Б Рижского летно-технического училища Гражданской авиации, штурман обратился внимание всех находившихся на борту (а это были в основном курсанты-армяне, ринувшиеся на помощь землякам) на то, что мы пролетали над Чернобылем. От одной беды мы летели к другой – знать бы тогда, что прежняя - практически ничему нас не научила.
- Где же наша хваленая гражданская обороны? Где наше оборудование? Что же получается, мы, здоровые рожи, приехали в Армению сидеть у костра и лопать печень трески, когда рядом горе и смерть? - такими упреками встретили нас посланцы Латвии в Спитаке.
Группа строителей в сто человек, прибыв в Спитак, оказалась без своих спецодежды, оборудования, без палаток, которые, как планировалось, должны были быть доставлены накануне их приезда.»
Подробности об этом эпизоде – в другой моей статье:
«Мы провели в Спитаке два дня и ночь, - это из материала в «Ригас Балсс». – На стадион то и дело прилетали вертолеты, приезжали машины «скорой помощи» и Красного Креста. В палатках Ленинградской военно-медицинской академии принимали раненых, если надо – здесь же оперировали. Дымилась полевая кухня, чуть поодаль уцелевшие жители Спитака пытались найти среди тысяч гробов, стоящих на поле и зрительских трибунах, тела своих родственников.
За стадионом был развернут лагерь горноспасателей и строителей из Москвы и Донецка, Армавира и Крыма, из Литвы и Латвии. Наших добровольцев мы нашли у костра. Под открытым небом они проводили уже вторую ночь.
- Сюда мы прилетели спецрейсом, - рассказывал монтажник из треста «Ригапромстрой» Юрий Голобоков. – Всего нас сто человек из различных строительных организаций Латвии, в том числе и восемь горноспасателей. Прилететь-то мы прилетели, а работать не можем – нечем. Все наше оборудование: 3 автокрана, «КамАЗы», электросварочные аппараты, палатки, спецодежды, отправленные двумя «Антеями» в Ереван, и которые, как нам обещали, должны были прибыть еще до нашего приезда, так и не дошли до Спитака.
- Обидно, - делился переживаниями электросварщик Владимир Попов, - ребята все хотят побыстрее начать работать, ведь не у костров же мы приехали сидеть. Это невыносимо. У людей горе, а мы ничем не можем помочь. Завтра отправляем двух ребят в Ереван, чтобы они узнали там о судьбе самолетов и грузов, а сами наберем продуктов и отправимся в разрушенные горные деревни…»
Мужество добровольцев и преступность чиновничества
«Да что там говорить, когда самолеты или целые поезда оказывались совершенно не в тех местах, где намечалось, когда в Спитаке по чьей-то милости выгрузили тысячи алюминиевых ложек и вилок вместо одноразовых шприцов и анаболиков, а аэродромы закрывались на час-другой (помните, счет идет на секунды!), когда в воздухе находилось военное или гражданское начальство, - подчеркивал я в статье в «Молодежке».
Словом, в Армении в эти дни переплелись мужество добровольцев и преступность чиновничества, самоотверженность одних и административная медлительность других. Вся наша система предстала, как на ладони.
Разные люди из разных спасательных групп рассказывали о том, как запрещали в первые сутки разгребать то, что осталось от Госбанка, хотя из-под завалов слышались стоны.
Заместитель руководителя западногерманской группы спасателей из Дюссельдорфа Райнер Рутер говорил о преждевременном отъезде другой немецкой группы Международного Красного Креста, которой военные предложили или работать на объектах только в отведенное время или…
Мало того, многие прекрасно оснащенные группы иностранных специалистов (своих-то нет) прибывали в нашу страну с опозданием в двое-трое суток – но не по своей вине. К примеру, французская группа спасателей из ста пятидесяти человек со специальными акустическими и видеоприборами, со множеством обученных собак откликнулась сразу же на беду в Армении и была готова к вылету в течение двух часов после сообщения ТАСС о происшедшем землетрясении. Два самолета «Мираж» могли уже 7 декабря прибыть в Ереван и Ленинакан. Но не прибыли. «Добро» удалось получить из Москвы лишь после срочного прибытия в столицу Горбачева (из США). Но и тогда французы прилетели сперва в Москву, а в Армению их доставляли уже самолеты Аэрофлота.
(да что там французы, когда своих мурыжили - отряд из 14 профессиональных спелеологов из Усть-Каменогорска ждал разрешения из обкома партии (!) на вылет в Ереван с 9 по 14 декабря – пять суток! Собственно, парней с каждым днем, с каждым часом превращали из команды спасателей в команду похоронщиков, – это строчки уже из моего поста в Живом Журнале на 25-летие трагедии.)
Почему так подробно останавливаюсь на негативе? Потому что его было через край, потому что речь шла о спасении людей, а не об учебных маневрах, потому что некоторые наши спасатели добираются до районов бедствия только теперь, когда и спасать-то больше некого, потому что у нас в стране нет не только специально экипированных на случай стихии групп, но нет даже оборудованных местами для носилок самолетов…
Неделя в Армении. Разрушенные мертвые города и села, десятки тысяч гробов, погасшие очаги. Беда пришла в Армению на годы…»
Сухие цифры и частные истории
Эпицентр землетрясения находился недалеко от Спитака, небольшого городка на 20 тысяч жителей. Его не стало в считанные секунды. Как потом выяснится, сила толчков достигала 10,5 баллов по 12-балльной шкале Рихтера.
Ленинакан (нынешний Гюмри) был разрушен на 80 процентов. Сильно пострадали два десятка других городов Армении, из 350 сел 58 оказались полностью разрушенными. По официальным данным, погибли 28 тысяч человек, 12 тысяч получили ранения, более полумиллиона остались без крова. По другим данным, количество погибших превышало официальную версию почти в два раза…
В республике перестали действовать более 170 промышленных предприятий, ущерб составил 13 млрд рублей.
Эти сухие данные статистики, кроме воспоминаний об увиденном (без выше приведенных фрагментов моих статей из газет «Советская молодежь» и «Ригас Балсс»), я приводил в публикации в Живом Журнале 5 лет назад. В комментариях мои друзья и подписчики, кроме соболезнований, рассказывали о своих историях, связанных с землетрясением в Армении.
Двумя такими историями я хочу поделиться:
Пишет vladulja – Владлена из Екатеринбурга:
«Я об этой трагедии узнала будучи подростком и тогда уже было страшно. А потом, гораздо позже, уже во взрослом возрасте, мы с тогда ещё мужем решили делать ремонт в новой квартире и пригласили бригаду. Особенно мне там нравился Оганес. В возрасте, какой-то интеллигентный, очень приятный. Армянин. Пока они с бригадой практически жили у нас дома, я опять прикоснулась к этой истории.
Когда ЭТО произошло, его дома вместе с женой и двумя детьми засыпало. Он боялся, что все погибли, что их не спасли, потому что не все дома вовремя разгребали. И появилась информация, что кое-кто из спасённых находится в такой-то больнице. И я, говорит, помчался туда. Я знал - они либо мертвы, либо в этой больнице. И я бежал по коридору, я мчался на всех парах, я их искал, и вроде бы по спискам их нашли - только я их найти не могу! И я бегал по коридору туда-сюда мимо одной очень седой женщины с длинными совершенно белыми волосами... Позже я понял, что это была моя жена, поседевшая в один миг.
Всех из его семьи спасли. Сам Оганес имеет диплом преподавателя рисования и черчения.»
Пишет tiffany_fold – Ольга из Десногорска Смоленской области:
«Помню эти дни. Наш отец ездил начальником бригады по разбору обувной фабрики и прилегающих улиц. Жуткие вещи рассказывал. Приехал в 35 лет седым оттуда, и я помню то, что он взрослым тогда передавал...
Не хватало всего, даже самим спасателям - палаток, еды, воды. Спали в гробах, в них теплее было. Зима же... И техники не хватало, рыли лопатами. Нельзя было поднять плиты в цехах, и трупы девушек представляли собой огромные комки слепившиеся друг к другу из-за опрокинувшихся чанов с обувным клеем (а на обувной фабрике работали в основном молодые девушки).
Одну не могли вынуть около недели - зажатую сдвинувшимися плитами на потолке, и кран подъемный не мог пробиться к этому цеху из-за окружающих завалов... Вручную не могли сдвинуть плиты, так неделю работали в цехах, а мертвая девушка на них смотрела, и они с ней здоровались-прощались, мол, повиси пока, доберемся, достанем, похороним...
Сутками не спали, разбирали, разбирали, разбирали... И мародерство было. За спирт и чистую воду буквально сражались. И своих ребят он вывозил оттуда с автоматом в руках, пробиваясь к аэропорту. Не хотели отпускать, а их командировка уже заканчивалась. Все ж было расписано по дням кем-то сверху... Вот такая братская помощь.
Я была в первом классе. И наш учитель рисования, по национальности армянин, не мог вести уроки, плакал. Мы собирали гуманитарную помощь - игрушки, теплые вещи, и относили в школу, оттуда пересылали в Спитак.»
Journal information