В этом интервью вы прочитаете не только о работе художественного руководителя «Сатирикона», но и узнаете, почему он так редко снимается в кино, отказав в свое время и Герману, и Спилбергу, почему прятался от латиноамериканок на гастролях в Латинской Америке, как встретился со своей будущей женой и верит ли в пророчества…
«Про комнату надо играть на Красной площади…»
- Обычно, сейчас от спектаклей ожидают развлекухи, а ваш «Контрабас» призывает зрителя думать…
- Со спектаклем «Контрабас» был связан большой риск. Во-первых, азарт заключался в том, что эту пьесу, по-моему мнению, нужно играть на большой сцене, на большой аудитории. А по всему миру ее всегда играют на малых сценах. А мне неинтересно играть в комнате про комнату, я сознательно делаю наоборот. Про комнату надо играть на Красной площади, а вот про Красную площадь – в комнатке. Хорошо, когда есть контрапункт, даже пространственный. Мне кажется, что тогда тут высекается дополнительный смысл, когда можно зацепить зрителя и в 40-м ряду.
Совершенно пустая, лишенная даже одежды сцена, похожая на какую-то верхушку земного шара, , где происходят какие-то камерные вещи, вырастающие до глобального космического масштаба. Квартира контрабасиста – это условно площадочка, откуда он стартует в космос, мечтает о своей власти над миром, любви к Саре. Есть, конечно, и юмор, но он совершенно другого свойства, чем тот, который мы привыкли слышать с эстрады.
сцена из спектакля "Контрабас"(satirikon.ru)
Хотя мой герой – маленький камерный человек между двумя дисциплинированными приходами на работу, и вдруг – такая буря шекспировских страстей! Мне вообще очень нравится эта ситуация, потому что мы все так или иначе некие короли Лиры, о чем знаем только сами.
- Вас называют и талантливым, и даже гениальным (те же критики) артистом и художественным руководителем, заботливым отцом и мужем… Этот ряд можно продолжить еще?..
- Его вообще, может быть, не стоило и начинть. О себе я ничего такого сказать не могу и не должен говорить. Это все такие относительные вещи… У меня куча к себе претензий. Надо быть идиотом, чтобы по-другому к себе относиться. Конечно, приятно за эпитеты. Но это ИХ шкала. Какое она имеет отношение к моей шкале? По их шкале это – гениально, по моей – «на троечку». Потому что я знаю, чего от себя хочу и что могу еще.
- Вы приветствуете съемки ваших актеров в кино?
- Приветствую. Другое дело, чтобы в этом не было противоречия, противопоставления кино и театра. Я могу человека выгнать, и выгоняю из труппы, из театра, если он необязателен, неточен, предпочитает репетициям съемки. Просто требуется точность. Ну, я вот снялся всего раз за 12 лет…
татарин Каюм принес Райкину известность - кадр из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974) — дебютный полнометражный фильм режиссера Никиты Михалкова, снятый по повести Э.Володарского и Н.Михалкова «Красное золото».
Отказать Герману и Спилбергу
- А как вас уговорил Сергей Урсуляк на роль сыщика Пуаро?
- Урсуляк был артистом театра , причем, не только моего, он еще с папой работал. А потом со мной. И человек очень театральный. И он поэтому уважает мое расписание. И съемочная группа буквально легла костьми, чтобы сделать съемки безболезненными для моей работы в театре, и у них это получилось. Хотя съемки были и в Англии, и в Чехии, и в Москве – пять серий, огромная работа.
Если исключить случай с Урсуляком (в 2002-м – К.М.), то я даже не читаю присылаемые мне сценарии. Вот Алексей Юрьевич Герман прислал мне сценарий: он хотел, чтобы я у него играл в главной роли, в той, в которой стал сниматься Леня Ярмольник (фильм, производство которого началось в 1999-м, завершилось уже после смерти режиссёра в 2013 году - К.М.).
У меня был еще один отказ, которым можно гордиться. У Спилберга есть такая международная контора, которая узнает у артистов, так сказать, синтетических, когда неважно, каким языком они владеют. Короче говоря, однажды я зашел к нашему завлиту, Наталье Борисовне, и она мне говорит: «Костя, сядьте! Сейчас я вам скажу одну вещь. Вам позвонили от Спилберга, они хотят, чтобы вы у него снимались».
Я сразу сказал «нет». Это, как в том анекдоте: «У меня елки, я не могу». Они, конечно, решили, что то ли в сумасшедший дом позвонили, то ли еще куда не туда. Наверное, в первый и, думаю, в последний раз встретились с человеком, который сразу сказал «нет». То ли страшный должен быть антисемит – «Спилберг? Да никогда в жизни!» То ли я какой-то должен был быть араб, убежденный, что Спилберга ненавижу с детства. То ли просто сумасшедший. Потом они стали называть сумму, просили приехать – может, человек, мол, не понимает…
Я не буду называть сумму, потому что до сих пор меня корежит. Я не настолько не люблю деньги, чтобы не страдать, отказываясь от них. Первым делом я пошел к нашему директору и сказал: «Анатолий Алексеевич, чтоб вы знали, я отказался от суммы, которая звучит так…» Он лишь воскликнул: «Мы бы построили еще один театр!» И до сих пор не знаю, какую роль собирался предложить мне Спилберг.
Все эти съемки нереальны, для этого надо уйти из театра. Чтобы сняться у Алексея Германа – он отец русской пролонгации – надо все забросить. Причем он этого не понимает. Он стршно обиделся. Мне пришлось звонить ему, извиняться, говорить какие-то подхалимские слова, как я его люблю, какой он гениальный режиссер. А он мне в ответ: «Надо иногда жертвовать!» Но чем жертвовать? Театром?! Чтобы я ушел из театра, где я художественный руководитель? А что будет с этими людьми? Я ж не только собой жертвую.
«Сатирикон» - это мой крест любимый. Это моя жизнь. Что с этим еще может сравниться. Какие, действительно, Спилберг и Герман – при всей гениальности этих людей?! Как я могу отказаться от того, что есть моя судьба и мое счастье, моя звезда и мое везение? И Бог мне на это указывает каждый день: что это твое, и не перепутай. Что вы, неужели я не понимаю этих знаков, оттуда идущих? Это надо быть совсем слепым, чтобы еще куда-то бросаться…
а эта роль в фильме Владимира Воробьева «Труффальдино из Бергамо» (1976) — музыкальной комедии по мотивам пьесы Карло Гольдони «Слуга двух господ», в которой Райкин снялся с Натальей Гундаревой, сделал артиста еще и любимым зрителями...
Как не стал биологом
- У каждого человека в жизни в разное время происходят этапные события. Вы вот были победителем городской олимпиады по биологии, собирались стать биологом, хотя в то же время выполнили норматив кандидата в мастера спорта по легкой атлетике, писали стихи… Но вместе с тем показывали пантомимы на школьных концертах. Почему остановили свой выбор все же на профессии артиста, поступив в театральное училище имени Щукина?
- При том, что я серьезно и спортом занимался, и учился всерьез, но все равно это были некоторые кокетства и игры с самим собой. Я пытался оттянуть то, что понимал внутренне, не объясняя этого самому себе, что все равно пойду по театральному пути. Просто, как человек очень самолюбивый, с одной стороны, и с другой – как очень в себе неуверенный, будучи сыном Райкина, я все время пытался себя проверить на истинность этого увлечения. Даже отцу никогда не показывал пантомимы. Более того, в институт его просил никогда не приходить. И в театр он пришел только через два года после того, как я уже там работал. Потому что мне казалось, что все вокруг будут обсуждать, как папа смотрит на сына. Вот эти все пошлости я очень не люблю.
На фото вторая слева — Руфь Марковна (мама Кости - он стоит впереди), рядом ее сестра, затем: Аркадий Исаакович, Михаил Державин с женой Екатериной Райкиной с двоюродным братом Леней на руках
- А почему выбрали «Щуку»?
- Ну, «Щука» по тем временам была самым лучшим театральным институтом в стране. К слову, я сам преподаю в школе-студии МХАТ…
- Другое этапное событие, видимо, ваш уход из «Современника», несмотря на то, что вы за 10 лет сыграли в этом театре 15 главных ролей, не считая массовок. Ушли, чтобы быть рядом с отцом, помочь ему и в том же время получить возможность самостоятельной режиссерской работы?
- Нет, я ушел не для того, чтобы быть рядом с отцом, более того, я даже тогда, когда закончил театральный институт, был уверен, что никогда с папой не буду работать вообще. Я дорого ценил свою самостоятельность, потому что рядом с ним, мощным прожектором, когда горит твоя какая-то свечечка, ее попросту не видно.
Но прошло 10 лет, и я стал все-таки уже достаточно известным артистом, в том числе и в кино. А еще к тому времени я преподавал у Табакова, и у меня за 6 лет преподавания вдруг возникло такое острое ощущение своего театра, что я понял, что мне нужно, какой театр я хочу. А «Современник» шел своей дорогой. И уже надо было расходиться. Для меня это было школой, но школу надо было окончить и идти куда-то в другое учебное заведение. А кроме того, я понял, что просто нету в природе такого театра, который я хочу. И я вычислил, что единственный способ попробовать его сделать – на территории папиного театра, где бы я пользовался определенной степенью свободы.
Папа ко мне с каких-то пор очень уважительно относился как к артисту, хотя очень завышал мой тогдашний статус – он все-таки был моим папой…
Я очень люблю своего отца, он для меня самый важный человек в моей жизни. Но больше всего на свете я хотел быть отдельно числимым. Для меня это была цель жизни, в какой-то степени – отдельная взятость. Потому что самое неприятное, раздражающее меня и печалящее, - отношение ко мне мещанского свойства. Когда ты можешь умирать на сцене, а какой-то зритель будет сидеть и думать: «Он похож на папу (Райкин произносит это с характерной одесской мелодичностью – К.М.) или не похож?.. Нет, похож!»
с мамой и папой (chtoby-pomnili.com)
Виктюк на раз
- Третий поворотный момент, наверное, можно связать с резким изменением курса вашего театра – от эстрады к драме. В 1987 году, когда вы остались один, вы вскоре неожиданно для всех пригласили к себе Виктюка ставить «Служанок». Это был риск – пан или пропал?
- Риск-то был всегда, он есть и до сих пор, в любом новом спектакле. А тогда вокруг Виктюка (сейчас-то он признан и менее ажиотажен) был флер полузакрытости, полулегальности. И тогда Рома делал спектакли не открыто шокирующие, а пикантные. Если бы не он, я бы эту пьесу по тем временам просто бы не понял. Он ее предложил, прочел, объяснил нам, рассказал, что он хочет, и только тогда мы решились на «Служанок».
- А без него вы бы выплыли?
- Выплыл бы. Но Роме я очень благодарен, потому что он сделал для нас первый после смерти папы невозможно успешный спектакль. Просто триумфальный. Если бы это было по-другому, нам было бы гораздо сложнее, о нас вытерли бы ноги. От нас ожидали продолжения какого-то сатирического эстрадного театра, но все равно в планах мы намечали совсем иное.
Со «Служанками» мы проехали по всему миру, получили все самые престижные призы. В Латинской Америке – в Венесуэле, Колумбии и Мексике – мы по три часа просиживали в здании театров, потому что нам не давали… выйти! Нас ждала толпа народа, причем в большинстве женщин, а не какие-то «голубые». В этом был дополнительный флер, и огромное количество женщин хотели с нами познакомиться. А в Латинской Америке с этим проще – там просто подходит к тебе девушка и говорит: я хочу тебя обнять, можно я тебя поцелую, можно я побуду с тобой… Это нормально, по их понятиям, а вовсе не распущенность. Ментальность такая.
И вот сотни женщин с такими предложениями ожидали нас после спектаклей. И мы отсиживались в театрах, просто немножко страшновато было.
Это было что-то немыслимое, нас буквально носили на руках. Мы не знали даже, что с этим успехом делать. Спектакль не заканчивался, заканчиваясь. После него начинался какой-то фестиваль. Это еще совпало с интересом к русским, с перестройкой. «Русские идут!» - под такими заголовками выходили развороты в крупнейших газетах с цветными нашими фотографиями, где мы в изысканных этих гримах модерна начала ХХ века…
Константин Райкин в роли одной из "служанок". Узнаете, где он? Крайний слева...(kino-teatr.ru)
- Но прошло столько лет, с Виктюком вы больше не сотрудничаете. Почему?
- Роман – человек невероятного таланта. На него невозможно обижаться, когда ты находишься на расстоянии. Но когда ты начинаешь быть повязанным делом, да еще в этом деле замешано большое количество людей, то в конце концов, все эти виктюковские заячьи петли, необязательность становятся унизительными для коллектива.
Я не хочу его судить, и дай Бог ему здоровья, но я считаю, что с ним надо иметь дело один раз. Другой раз может закончиться уже удушением, отрыванием башки, рукоприкладством, словом – всякими неприятностями для него, а потом для тебя…
Пророчество сбылось…
- И, пожалуй, один из самых главных поворотных моментов в вашей судьбе – ваша встреча с актрисой Еленой Бутенко в вашем же театре. Когда вы поняли, что это серьезно, а не очередной театральный роман? Вспомнилось пророчество о жене-украинке?
- Я не считаю себя легкомысленным человеком в отношениях с женщинами. Поэтому, когда взял ее в театр, она мне очень нравилась, просто как интересная женщина.
с женой Еленой и дочерью Полиной - сейчас актрисой театра им. К. С. Станиславского, сотрудничает с театром «Сатирикон», ей 24 года, она, как и папа, также окончила "Щуку"... (vokrug.tv)
- Но вы ее брали, извините, без задних мыслей?
- Нет, я взял ее просто как артистку.
- А когда разглядели?
- Познакомились ближе уже в работе. Но я достаточно рано в этом своем мужском интересе к ней увидел возможность нам быть вместе серьезно, прочно и надолго.
Это мое несчастье, что прежде семейной жизни не получалось. Несмотря на это, с двумя предыдущими женами я остался в хороших отношениях. Я вообще человек не воинственный и не конфликтный. Всегда стремлюсь к нормальным отношениям, хотя иногда приходится и воевать.
- А пророчество – туфта?
- Нет, не туфта. Я вообще иногда очень доверяю каким-то заглядываниям в будущее. И вот однажды во время гастролей на Украине женщина-экстрасенс сказала, что у меня будет жена-украинка из простой украинской семьи. Но я об этом предсказании вспомнил лишь тогда, когда мы с Еленой были уже вместе...
с вашим автором во время этого интервью... (фото Дмитрия Дубинского)
Journal information